А. П. Пирагис. Я жил на "Сухарном" (Воспоминания старожила Петропавловска-Камчатского)

Автор: А. П. Пирагис. Дата публикации: 30 сентября 2010. Категория: Публикации по истории Камчатки.

1. Дорога в Петропавловск. Мы живем на Микояновской (1954–1956)

Чтобы попасть на Камчатку, наша семья из пяти человек: папа, мама¹, я, брат Юра и сестра Лена — почти неделю жила на вокзале во Владивостоке. Спали на лавках среди взятого с собою домашнего скарба, который можно было нести в руках. Рядом находились такие же бедолаги, снявшиеся с насиженных мест и ждавшие пароход на Петропавловск-Камчатский. То и дело из разговоров взрослых до меня доносились слова: "океан", "шторм", "качка", "цунами", "север", "вулканы", "вербованные"…

На маленькой железнодорожной станции в дальневосточной тайге, где мы прожили почти шесть лет, таких слов слышать не приходилось. От них веяло неизвестностью и какой-то жутью. Я чувствовал себя неуютно. Скорее всего, мне передавалось от взрослых их беспокойство о том, как там, на новом месте, сложится жизнь и стоило ли переезжать к черту на кулички.

Рядом на скамейке ждала парохода семья с маленьким ребенком и девочкой моих лет. У нее были длинные волосы, и она разрешала их заплетать. Мне это нравилось. Как-никак, у меня была сестренка, и я, хотя кое-как, но мог это делать. Мы вместе бегали по залу и, разогнавшись, скользили на ногах по керамической плитке, устилавшей пол.

В один из дней мама повела нас с братом показать Владивосток. Впервые в жизни видел автобусы, легковые машины и трамвай. На нем мы даже проехали несколько остановок. Поражали многоэтажные каменные дома, асфальтированные улицы. В небольшом селе, где мы жили, дома были деревянные и одноэтажные, а тротуары из досок. На центральной улице Владивостока почти на каждом углу продавали мороженое. Запомнились афиши фильма "Бродяга".

На дворе был октябрь 1954 года. Мне шел девятый год.

Наш пароход назывался "Сибирь". Корпус у него был выкрашен в черную краску, и только палубные надстройки — в белую. Каюта была малюсенькая и узенькая, как пенальчик, с иллюминатором. Был уже вечер. Пароход выходил из порта. Рядом кто-то рассказывал про залив Петра Великого и бухту Золотой Рог. Эти слова мне тогда ни о чем не говорили, я смотрел на огни города и судов.

Раньше мне не приходилось есть в столовой, ее в селе просто не было, а тут обедали в пароходном ресторане. Отец заказывал померанцевую водку, а нам — компот из ананасов. Впервые узнал, что толченая, или мятая, картошка называется картофельное пюре.

Знатоки еще во Владивостоке говорили, что с октября начинается сезон штормов. Рекомендовали от укачивания достать соленых огурцов. Отец на владивостокском базаре купил трехлитровую банку огурчиков.

Опять мои уши улавливали в разговорах незнакомые слова.

"Прошли пролив, скоро начнет штормить", — сказал кто-то в коридоре.

Через некоторое время в каюту заглянул матрос и сказал, чтобы задраили иллюминатор, потому что надвигается шторм.

Вскоре весь пароход скрипел и дрожал. Казалось, что он развалится и пойдет ко дну. От килевой и бортовой качки нас бросало на койках из стороны в сторону. Внутри меня что-то поднималось и опускалось. Стало тошнить. Шторм продолжался почти три дня. В иллюминатор бились брызги, а видневшиеся волны были с белыми гребнями. Рядом на койках пластом лежали отец, брат и сестра. Нас укачивало. Только мама была на ногах и приносила нам что-нибудь перекусить, но в рот ничего не лезло. Спасали соленые огурцы с черным хлебом и вода.

Наша каюта была с правого борта, и мы видели только волны и океанский простор. С верхней палубы увидел берег Камчатки. Высокие сопки, скалы с белыми прожилками снежников. Где здесь можно жить? На палубе было ветрено и холодно.

В каюте стал расспрашивать мать о месте, куда мы плывем.

"Город Петропавловск-на-Камчатке", — ответила она.

Мне вспомнился город Владивосток, и я успокоился.

"Сибирь" 25 октября 1954 года пришвартовалась в Петропавловском порту в темноте. То ли вечер, то ли ночь, было непонятно. Причал освещался фонарями. Прибывшие пассажиры быстро исчезли, а мы кучкой ждали машину. Пришла грузовая полуторка, наша семья забралась в нее и уселась на свои узлы. Отец назвал адрес. Сказали, что дом за городом.

Когда выехали из порта, оказались в полутьме. Сразу начался подъем. Улица освещалась слабыми фонарями (улица Ленинская). Рассмотреть ничего не удалось. Вскоре фонари пропали, и мы поехали в темноте с включенными фарами. Дорога петляла, и где-то вверху, как бы на небе, светились редкие огоньки. Казалось, они были вокруг.

Утром первым делом выглянул в окно. За ночь выпал небольшой снег, и было бело. Светило солнце. Взгляд упирался в сопку. Посмотрел в другое окно — тоже сопка². От нетерпения выскочил на улицу, чтобы осмотреться.

День стоял ясный, и округа хорошо просматривалась. Над домом возвышались сопки, и он стоял среди них. На их склонах ютились небольшие одноэтажные домики. Привычный к деревянным строениям, я тут же сравнил их домами в нашем селе. Там, где мы жили раньше, они были все рубленые, а эти — из разных досок и дощечек. Больших зданий, как во Владивостоке, сколько ни всматривался, вдали не увидел. Всё было, как в нашем селе, только домов здесь было больше.

Первое время я постоянно сравнивал свое прежнее место жительства с Петропавловском. Отличий находил не очень много. Я был разочарован. Ведь ожидал другого. Думал: раз город, то обязательно — как Владивосток: с асфальтированной дорогой, автобусами и трамваем, с большими каменными домами.

В последующие дни знакомство с окрестностью продолжилось.

Уже через два дня после приезда пошел в ближайшую школу. Ею оказалась семилетняя школа № 15³.

Наш дом стоял на четной стороне улицы Микояновской⁴ и был предпоследним перед хлебосухарным заводом⁵. К школе приходилось идти по главной дороге, спускаясь до контрольно-пропускного пункта⁶, который находился в районе стоящего сейчас памятника "Танк Т-34", а затем поворачивать влево, к нынешнему рынку. Школа размещалась в большом бараке с коридором. По сторонам коридора были классы. Они отапливались печками. Топки были в коридоре. Учительницу звали Зоя Владимировна.

В ближайшее воскресенье я ходил с отцом на базар покупать кухонный стол и табуретки. Базар оказался метрах в трехстах от дома, напротив теперешней краевой больницы, и назывался барахолкой.

Народу было много. На земле, на расстеленных газетках, брезенте и каком-то тряпье лежали поношенные вещи, всякие старые предметы, обувь, железки и даже ржавые гвозди. Красовались нарисованные на клеенке котята и лебеди. Вереница людей тянулась змейками вдоль таких торговых рядов. В большинстве люди были одеты в фуфайки или ватники, старые длиннополые пальто и шинели, брезентовые плащи. Шапки напоминали солдатские. На ногах были резиновые или кирзовые сапоги. В ботинках редко кто был.

Нам пришлось обойти почти весь базар, прежде чем мы нашли столяров-кустарей. Стол и табуретки были не окрашены. Отец нес стол и две табуретки, мне же досталось две табуретки.

Потом я часто ходил на базар поглазеть.

Дома находились больные брат и сестра. Еще на пароходе у брата поднялась температура, на теле появилась сыпь, и пришлось вызывать судового врача. Он определил, что это корь. Мама сразу сказала, что подхватил он ее на владивостокском вокзале. На следующий день по приезде в Петропавловск появилась сыпь и у сестры. Врач определила, что они оба болеют корью и скарлатиной одновременно.

До ноябрьских праздников снега не было. Рядом с домом пылили редкие машины. Я усаживался на кучу бревен у дома и смотрел на дорогу. Она была более чем на полтора метра ниже, нежели сейчас⁷, поэтому я с небольшого откоса видел, что находится в кузовах грузовиков. В селе в основном были газогенераторные машины, для которых топливом служил газ, выделяемый из деревянных кубиков, загружаемых в специальный бункер. Мы любили играть этими кубиками. Здесь же машины ездили на бензине. Часто на глаза попадались незнакомые и громоздкие грузовики и тупоносые вездеходы⁸.

За несколько дней уже стал ориентироваться в окружающем дом пространстве и научился определять, что где находится. Через дом от нас стояли за забором около десятка складов с мукой для хлебосухарного завода. Далее был сам завод. Ниже дома стояло небольшое одноэтажное здание конторы Камчатторга, а за ним гараж. Слева от гаража был вырытый котлован⁹. Вода в нем замерзла, и я с пока незнакомыми мальчишками гонял по льду консервную банку.

На этом заканчивалась граница моего познания окрестностей в 1954 году.

Примерно в середине ноября 1954 года после занятий в школе, которые во вторую смену заканчивались затемно, меня у школы встретила ватага мальчишек и с криком: "Бей новенького" — стала избивать. Как мог, я отмахивался от ударов. В неравной потасовке потерял все пуговицы на пальто и шапку. На улице в это время начинался снегопад с сильным ветром. Мокрый и продрогший, еле-еле приплелся домой. Ночью у меня начался жар. Я заболел. С того момента три недели был почти в беспамятстве.

Происходившее тогда помню урывками. Слышал незнакомые голоса. Говорили о каком-то мальчике, болеющем корью, скарлатиной и воспалением легких одновременно. О том, что в поликлинике нет пенициллина, а без него мальчик вряд ли выживет. Я не понимал, что речь шла обо мне. Когда приходил в сознание, рядом видел осунувшееся лицо мамы. В такие моменты просил соленых огурцов и воду. Потом опять забытье. На голоса родных почему-то не реагировал, а только на чужие. На этот раз говорили мужчина и женщина. Мужчина был черноволос и с усиками, а женщина с длинными вьющимися волосами. Женщина сделала мне укол. Теперь, когда она приходила, я просыпался, и она делала укол.

Вскоре мне стало легче, и днем я не спал. Однажды трясло дом, но я думал, что это проехал трактор. За окном иногда сильно завывал ветер, и окна залеплял снег. Там, где я жил раньше, зимой ветров не было.

Выздоровел только перед новым, 1955 годом, но на улицу, кроме хождения в школу, меня не выпускали.

Мама рассказала, что я стал здоров благодаря помощи соседей из ближайшего дома. Они были врачами — муж и жена и, когда узнали, что я в тяжелом состоянии и требуется пенициллин, достали его по своим каналам и делали мне уколы. Фамилия врачей была Чолокян¹⁰. Мой младший брат называл Чолокянов Океанами. У них был личный автомобиль ГАЗ-64. Он стоял у них во дворе.

Только отболел я, как заболел воспалением легких отец. Он болел очень редко, но тяжело. Опять досталось маме. Врачи посоветовали отцу бросить курить, и он бросил. Его оставшиеся папиросы "Север" я летом таскал уличным мальчишкам. Курящих женщин приходилось видеть редко. Для курильщиков были папиросы "Казбек", "Беломорканал", "Прибой", "Север" и сигареты "Памир", "Звездочка".

Днями я находился дома. Иногда приходила соседка из квартиры за нашей стенкой и просила немного соли, но сразу не уходила. Вела на кухне разговор с моей мамой.

Говор соседки был своеобразный: немного нараспев, с неправильным ударением и коверканьем отдельных слов. Лицо ее было небольшим и темным. У нее были чуть-чуть как бы прищуренные глаза. Я с трудом понимал, о чем она говорила. (Так же разговаривала новенькая в классе, которая переехала в город из села Авача. Только лицо ее было круглее и полнее. Вообще новенькая удивила нас стрижкой наголо, сделанной ножницами. Постригли ее, потому что у нее были вши.)

Соседка рассказывала о недавнем землетрясении и большой волне, смывшей город на Курилах¹¹. И о том, что наш город спасли ворота, не давшие волне войти в бухту. В моем воображении рисовались громадные ворота, какие бывают для въезда во двор. Где они находятся, понятия не имел.

Из любопытства потом спросил у мамы о соседке: кто она такая? Мама рассказала. Запомнилось, что она чукча и родилась в Уэлене на Севере, что муж ее — бывший пограничник, служивший там.

У наших соседей по дому было четверо детей: три сына и дочь. С младшим я вскоре познакомился. Он был года на два-три старше меня. Однако разница в возрасте не мешала иногда общаться. Его имя стерлось из памяти. У него были золотые руки. Он делал модели парусников. Один из них подарил мне, и я ходил летом пускать его на Култучное озеро.

В то же время свое умение что-то делать он затрачивал на опасные игрушки и проказы. У него были "поджиг" и модель пушки, из которых он стрелял во дворе (за стрельбу его ругал участковый уполномоченный). Для того чтобы быстро разжечь костер на Зеркальной сопке, он стащил в гараже бензин и случайно облился им, а когда разжигал костер, на нем вспыхнула одежда. Долго пролежал в больнице с ожогами и потом немного хромал.

Однажды он пригласил меня к себе, чтобы показать модели кораблей. Они мне понравились, но больше я рассматривал комнату. Раньше не очень приветствовалось посещение чужих квартир. На стенке висели сабля и то ли револьвер, то ли маузер с выгравированной пластинкой.

"Чье это?" — спросил я.

"Отцовские награды".

Со временем мне стала известна фамилия соседей — Купчишины¹². Кажется, в 1957 году младший Купчишин погиб, взорвавшись на трофейной японской мине¹³.

За день до нового года отец принес елку. Она была какой-то странной. На деревянную палку были набиты кедровые ветки. Живший рядом с дальневосточной тайгой, я знал елку. Отец перед новым годом приносил из леса маленькую красавицу, и мы наряжали ее игрушками.

Зима 1954/1955 года была снежной и пуржливой. Пурги длились несколько дней. По радио объявляли отмену занятий в школах. Сильным ветром почти всегда обрывало электрические провода, и порой несколько дней в доме не было света. На этот случай у нас была готова керосиновая лампа. Ее стекло мама тщательно чистила бумагой. Вечерами у такой лампы наша семья играла в лото.

После продолжительных пург обычно до обеда на улице стояла тишина. Только слышалось иногда, что где-то заводится трактор. В тишине даже было слышно, как на Халактырском аэродроме прогревали двигатели на Ан-2. Снег лежал белый-белый. Кочегарок в те годы практически не было.

После пурги, если снег был пушистым, я вместе с детворой прыгал в сугробы с крыш сараев. Если он был мокрым, а затем прихвачен морозом, мы катались на Зеркальной сопке на фанерках по насту, копали пещеры и ходы в сугробах. Высота сугробов была под два-три метра. Однажды, поскользнувшись на насте, я схватился за висящий на столбах провод под напряжением. По локоть почувствовал удар электрическим током.

Дома часто заносило снегом по самые крыши. Не зря в петропавловских домах входные двери открывались внутрь, а лопаты на всякий случай стояли на кухне или в коридоре. Если занесет, можно было быстро откопать дверь дома. Из занесенного снегом дома о помощи не докричишься. Порой еще до пурги кошка, доставшаяся нам от старых хозяев, забиралась в отверстие под дом ловить мышей. Снег закрывал ей путь назад, и она диким "мяу" звала на помощь. В погожие дни кошка уходила охотиться на мышей на хлебозаводские склады с мукой. После таких вылазок приходила вся белая.

Хозяйством в доме занималась мама. Она не работала. Ходила в магазины за продуктами. Готовила еду. На ее шее были мы.

Самым богатым на обилие продуктов был третий магазин¹⁴ в АКО¹⁵. В продаже еще имелись заграничные мясные консервы, кажется аргентинские, оставшиеся, видимо, от ленд-лиза. Консервные банки были квадратные, с маленьким ключиком на боку для открытия. Говяжья тушенка и колбасный фарш были вкусными. Иногда мама ездила на рынок в центр города и привозила живых крабов, а чаще камбалу. Ее называли морской курицей. В продаже, хотя и нечасто, появлялись китайские яблоки. Обычно покупали килограммов пять. Один килограмм стоил 10 рублей — по деньгам образца 1947 года. Продавалась развесная икра. Высший сорт стоил около 30 рублей за килограмм, первый сорт — 27, а третий — 21–23 рубля. Всегда в продаже была соленая рыба (кета и кижуч). Жупановская селедка стоила 11–12 рублей за килограмм. К картошке покупали селедку, а иногда соленую кету, которую отмачивали и затем отваривали.

Дом отапливался дровами. Печку топили обычно вечером. Еду готовили кто на чем: у одних был примус, у других — керосинка или керогаз. У нас был керогаз. Электроплитками никто не пользовался. Во-первых, нужно была платить за розетку, а во-вторых, напряжение в городе была таким слабым, что плитки почти не грели. За электроэнергию платили по количеству лампочек и розеток. Счетчики в домах отсутствовали. Белье гладили чугунными утюгами на углях.

Мне часто приходилось ходить в хлебный ларек (слово "киоск" еще не привилось) на КП. Порой долго ждал, когда привезут хлеб. Его привозили на конской повозке. Хлеб продавался на развес. Белый хлеб не помню, а вот булки, называемые сайками, помню хорошо.

К весне 1955 года наконец разобрался, в каком районе города мы живем.

В те годы городом назывался только его центр на улице Ленинской. Районы за его пределами имели каждый свое имя. Наш район, где мы жили, назывался "Сухарный"; у контрольно-пропускного пункта — "КП"; слева по дороге на Халактырку — "75-й участок". От КП до Озерновской косы район назывался "АКО".

За хлебосухарным заводом располагался совхоз, в народе именуемый Ближним или Совхозом. От него шла дорога в сторону села Елизово. Поселения по сторонам дороги не имели названий, и их привязывали к километрам, на которых они находились: 4-й километр, 5-й километр и так далее.

Южная часть города мне была не знакома¹⁶.

Каждый район жил обособленно. Автобусы стали ходить по городу регулярно за год до нашего приезда. В 1955 году их маршрут был от Дома офицеров флота до хлебосухарного завода.

Каждую субботу был банный день. К вечеру мама приготавливала отцу и нам с братом сменную одежду, мыло, мочалку, полотенца. Приходил отец, забирал банный саквояж, и мы шли на конечную автобусную остановку, благо она была недалеко, напротив хлебосухарного завода. В те времена на автобус занимали очередь. Автобусы были маленькие, с одной дверью¹⁷. Чтобы ее открыть, водитель двигал специальный рычаг.

Здесь же, на остановке, мы решали, в какую баню поедем: в аковскую, что была напротив третьего магазина, или в городскую¹⁸. Мы с братом всегда были за городскую баню. Во-первых, она была больше, и не нужно было долго стоять в очереди. Во-вторых, после бани мы заходили в центральный гастроном на улице Ленинской, и отец покупал нам кулек конфет. В-третьих, лишний раз хотелось проехаться в автобусе. От хлебосухарного завода в сторону города остановок было немного: "КП"; "Третий магазин"; "Озерновская коса" или "Мехзавод"; "Баня"; "Сквер Свободы" или "Почта"; "Горбольница"; "ГВФ" и конечная — "Облисполком" или "Дом офицеров флота".

Иногда по воскресеньям мы с братом ходили на детский киноутренник в ДОСА (Дом офицеров Советской Армии).

Несколько раз за зиму я ходил на барахолку. Тряпки и другие вещи меня не интересовали. Я подходил к периферии базара, к месту, где продавали разную живность: кур, поросят, кроликов, щенят и котят. Тут же, на краю барахолки, приезжие из окрестных сел оставляли свои нарты с упряжками собак.

Впервые увидев упряжку собак с нартами, был крайне удивлен. Казалось, что кто-то таким образом забавляется. Раньше ведь не приходилось видеть такое. Оказалось, что на Камчатке езда на собаках — обычное и вынужденное занятие.

У базара собаки вели себя по-разному. Одни спали на снегу, свернувшись клубком, другие сидели и глазели на людей, иные постоянно крутились волчком. Порой при появлении новой упряжки собаки начинали драться с грозным рычанием, запутывали постромки. Один из хозяев в таком случае разнимал свору, угрожая остолом, а порой бил им самых непослушных. Другой растаскивал собак и распутывал постромки.

С 1955 года стали приносить местную газету "Камчатская правда". Конечно, я ее еще не читал, но почему-то в нашей семье стали следить за выловом рыбы. В газете на первой странице печаталась сводная таблица количества рыбы, пойманной каждым сейнером тралового флота. Кто больше выловил, тот стоял выше в строчке. Каждый из нас выбрал имя траулера и болел за него. Я выбрал траулер "Механик Лесовой"¹⁹. Поэтому, как только приходила газета, изучал эту таблицу, выискивая свой траулер.

Через несколько месяцев после приезда на Камчатку редко вспоминал старое место жительства. Новые впечатления вытеснили память о прошлом.

В школе поближе познакомился с одноклассниками. Большинство из них были детьми военнослужащих. Чистенькие, вежливые и чуточку высокомерные. Они отличались хорошим поведением и послушанием. Хорошо учились и для своего возраста обладали неплохими знаниями. Всё в них говорило, что они не местные. Другая часть класса состояла из детей местных жителей или недавно приехавших с побережий полуострова. Одеты они были попроще, говорили по-деревенски и соответственно вели себя. Я попадал в серединку этого среза общества малолеток.

Запомнился один забавный случай. В ходе занятий одна из учениц спросила у Зои Владимировны: "Где находится город Материк? Мы поедем туда в отпуск". Только часть класса засмеялась. Остальные молчали. Они не знали, что это такое.

К школьной одежде и внешнему виду учеников в те времена предъявлялись неписаные требования, которые необходимо было неукоснительно соблюдать. Так, девочки в косички могли заплетать ленты только коричневого или черного цвета. Носить платья и фартуки — таких же цветов. Другие цвета не допускались. Нельзя было ходить в школу с распущенными волосами.

По материалу, который использовался для шитья формы, определялся достаток в доме и уровень жизни. Каждый из учеников, несмотря на невеликий, казалось бы, жизненный опыт, отлично разбирался в этих тонкостях. Особенно болезненно разницу в материале переносили девочки. Большинство учеников были в опрятной одежде, но недорогой.

Для мальчиков имелись свои ограничения и правила. До пятого класса разрешалось носить только челочку и ни в коем случае чуб. Если пришел в школу не в белой рубашке, то обязательно нужно было, чтобы был белый воротничок. Кто пришел в школу не по форме, тех отправляли домой переодеваться.

Перед школой находились магазины: военторга и "Военная книга". Близко от них пробегал ручей. За школой размещался гараж городских автобусов, где было чуть больше двадцати небольших автобусов. За военторгом, школой и гаражом был овраг, по которому бежал другой ручей в Култучное озеро. За ручьем район назывался "Мангруппа". Там была вотчина военных, и особо выделялись четыре двухэтажных деревянных дома. В одном из них сейчас размещается театр кукол. Где сейчас рынок на КП, находились склады. А напротив контрольно-пропускного пункта № 1 (в этом районе стоит памятник "Танк Т-34") находилась гарнизонная гауптвахта.

В конце мая, перед летними каникулами, наша учительница Зоя Владимировна провела с нами экскурсию в город.

Шли от своей пятнадцатой школы по улице Максутова (до 1954 года называлась Култучной, Мангруппа). Там, где сейчас начинается стадион "Спартак", через ручей был деревянный мост. Рядом с ним были круглые домики, которые называли фанзами (однако это были не фанзы, а такой формы утепленные домики постройки середины 1930-х годов). В них жили корейцы (портные). Затем мы шли по пыльной набережной вдоль берега Култучного озера. На берегу озера был деревянный причал и стоял небольшой склад (напротив нынешнего здания краевого суда). По ходу нашего движения учительница вела рассказ о городе.

Первым посетили краеведческий музей. Он размещался близко от озера в маленьком деревянном домике с небольшим палисадом. Рядом в таком же домике размещался областной военкомат. Выше них на склоне сопки стояла городская баня, построенная в конце 1930-х годов. Ближе к Никольской сопке находился городской продовольственный рынок.

Три комнаты музея были заполнены разными экспонатами. Среди них: знамя Гибралтарского полка морской пехоты Великобритании, найденное после боя с англо-французами в августе 1854 года; макеты пакетботов "Святой Петр" и "Святой Павел", ружья старых образцов, чучела животных и птиц и многое другое.

После посещения музея прошли к одноэтажной старой школе (построена в 1912 году) и деревянному зданию областного драматического театра (построено в 1939 году). И вот первый увиденный мною памятник в городе — "Часовня", рядом — земляные холмики могил погибших защитников города и могил неприятеля, пушки, якорные цепи. Ранее, до экскурсии, я не замечал то, что увидел в ходе ее, а ведь каждую неделю был в бане в этом районе.

Через полчаса на Никольской сопке рассматривал памятник "Слава" и памятник батарее № 3 А. П. Максутова, слушал рассказ учительницы об обороне Петропавловска в августе 1854 года. Из него хорошо запомнил, что осенью 1954 года в городе было празднично отмечено 100-летие Петропавловской обороны. Об этом напоминала панорама боя батареи № 3 с англо-французскими кораблями, нарисованная к этой дате, которую мы рассматривали под рассказ учительницы²⁰. С тех пор памятники Петропавловска не оставляют меня равнодушным. Как и история города.

Растаявший снег сделал город неприглядным. На дороге машины поднимали пыль, и ее смачивали, поливая моечной машиной. Однако пыль поднималась со склонов сопок, изрытых под огороды. Сопки были почти голыми. Не было деревьев и около домов Петропавловска. Только островки зелени были у ДОСА, административного комплекса Камчатрыбпрома в АКО. Даже в центре города, не считая Никольской сопки и вершины Петровской сопки, деревьев практически не было, кроме как в скверах Свободы, Лаперуза и горбольницы да на Советской улице²¹. Голыми были и улицы на "красной линии" в сторону СРВ.

Летом 1955 года ниже нашего дома началось строительство областной больницы. Рядом был построен небольшой заводик по производству блоков, которые шли на ее строительство²².

Каникулы проводил дома. Я был в том возрасте, когда еще привязан к родителям и не смел ослушиваться. Но не только это задерживало у дома. Некуда было пойти и чем-то заняться. Ни спортивных, ни детских площадок в округе не имелось. Не было и свободного места или пустыря. Кругом находились частные дома с огородами. Спасением была Зеркальная сопка. Она была занята не только огородами. Одна треть ее была покрыта молодым березняком. В нем мы строили шалаши. В начале лета искали пучку²³ и, очистив ядовитую оболочку, с удовольствием ели.

Видя, что мы с братом маемся во дворе, родители купили нам трехколесный велосипед. Его можно было превратить в двухколесный. Правда, для меня он уже был маловат, но для брата пришелся впору. Иногда я переделывал велосипед в двухколесный и катался в проулке между домами.

В двух случаях мы мигом бросали свои игры или катание на велосипеде. В первом — если уши улавливали звуки похоронного марша. Мы сразу бежали к дороге. Городское кладбище находилось недалеко — напротив совхоза²⁴, и похоронная процессия проходила по Микояновской улице мимо нашего дома. Одни процессии были многолюдны, другие нет. Откинутые борта машины, на ковре или дорожке гроб. Рядом в скорби родственники. Только детское любопытство заставляло смотреть на это. В другом случае — при взрывных работах в карьере²⁵ на Мишенной сопке. Услышав первый взрыв, мы бежали на Зеркальную сопку, откуда взрывы были хорошо видны

Ребята старше меня сбивались в ватаги и от безделья бродили по улицам. Тогда подростки разных районов враждовали между собой. Из-за этого редко кто из них отваживался в одиночку появляться в чужом районе — обязательно побьют. Противостояли друг другу ватаги: "аковские" (район современных улиц Ленинградской, Ключевской, Вилюйской, Фрунзе и выше на склоне Мишенной сопки), "карьерские" (нынешние улицы Батарейная, Карьерная и Дзержинского) и "совхозские" (район нынешних улиц Владивостокской, Кроноцкой и Ботанической). Иногда заключались союзы, и "аковские" вместе с "карьерскими" выступали против "совхозских". Порой "карьерские" и "совхозские" — против "аковских". Стычки проходили на склонах Мишенной и Зеркальной сопок. Обычно стояли толпой друг против друга и выкрикивали угрозы, а затем смельчаки с обеих сторон выходили драться на кулаках. Мелюзга вроде меня стояла поодаль и не участвовала в потасовке, а только наблюдала, иногда перекидываясь камнями. Кровавых потасовок с тяжелыми последствиями не помню, но носы битыми были.

У родителей летняя пора была в заботах. В июне сажали картошку. Старожилы Петропавловска-Камчатского говорили, что сажать ее нужно в период хода уйка (мойвы по-современному).

Картофельное поле находилось на 12-м километре Елизовского шоссе, напротив военных ремонтных мастерских. Сейчас там дома. Ехали в открытой машине. Пыльная дорога. По сторонам — редкие городки военных. За "тещиным языком" слева корейцы делали бетонные кирпичи (шлакоблоки). Они сушились на полянах.

В лунку для картофеля вместо навоза кидали протухшую камбалу и суперфосфат. Сорта картофеля были "Берлинка" и "Имандра".

Другой проблемой была заготовка дров. Соседи объединялись и договаривались о том, сколько надо рейсов одного грузовика на лесосеку, чтобы каждому привезти по машине дров. Вместе с друзьями или родственниками уезжали утром еще затемно. Лесосека была на 62-м километре. Там спиливали березы, и бревна везли к себе. В одну из таких поездок водитель машины напился в стельку, и пришлось вести машину шестнадцатилетнему сыну одного из хозяев.

Вечерами и по воскресеньям отец с мамой распиливали бревна на чурки. Не слишком толстые бревна распиливал я с отцом. Дрова складывали в поленницу на улице и осенью заносили в сарай. (В 1961–1963 годах распилкой и колкой дров занимались уже мы с братом. Та пила верой и правдой до сих пор служит мне на даче.)

Летом отец с сослуживцами совершил восхождение на Авачинский вулкан. Тогда еще редко поднимались на него. До вулкана они добирались на двух "студебеккерах" по Елизовской сухой речке. Сейчас дорога к Аваче идет по этому же маршруту. После восхождения отец приехал с массой впечатлений. Лицо отца было опалено солнцем и похудевшим. Через несколько дней он принес фотографии восхождения. Я с интересом рассматривал их и стал мечтать о походе на вулкан.

Последние вещи, которые поразили меня по сравнению с материком, — то, что часть огородов в городе была обнесена рыболовной сеткой, и холодное лето. За него ни разу не бегал по улице в трусиках и в майке.

В августе мама суетилась по поводу подготовки брата к школе. Он шел в первый класс. Она купила ему костюм и портфель. Долго искала хороший букварь и купила его на распродаже школьных учебников во дворе школы № 14²⁶.

31 августа или 1 сентября в доме была кутерьма перед школой. Мама готовила школьную одежду мне и брату. И сама готовилась пойти с младшим сыном и дочкой. Занятая этой работой, когда заплакала проснувшаяся сестренка и запросилась на горшок, мама сказала мне, чтобы я посадил сестру на горшок. Я поднял Лену с постели и хотел было поставить ее у горшка, но только выпустил ее из рук, она упала. Я еще пытался ставить ее, но она вновь падала и плакала. Мама отругала меня. Но когда и у нее Лена упала, мама встревожилась. Сестра не могла стоять на ногах — они отнялись.

Во всем облике и поведении матери вдруг всё изменилось. Я сразу понял, что мы с братом для нее теперь мало значим. Металлическим, каким-то чужим голосом приказала мне собрать брата и отвести в школу. Сама взяла Лену на руки и пошла с ней в поликлинику.

Подавленный, шел с братом в школу на торжественную линейку, посвященную 1 сентября. К школе стекались празднично одетые школьники и родители с будущими первоклашками. У многих были в руках цветы, а на лицах счастливые улыбки. Во дворе школы военный оркестр играл бравурные марши. В толпе народа я долго не мог найти класс брата и был очень расстроен. Хотелось, чтобы он запомнил этот праздник. Когда же нашел, заплакал.

Когда после школы мы с братом вошли в дом, то не узнали его. Пахло больницей. Две тетки в белых халатах разбрызгивали в комнате и кухне из распылителя, каким белят, вонючую жидкость. Мама в ванну с такой же жидкостью кидала постельное белье и занавески, сестренкину одежду и что-то еще. Сестры дома не было.

"Лену положили в больницу, а это дезинфекция карболкой, чтобы вы не заболели тоже полиомиелитом", — сказала мама и заплакала.

Так в наш дом пришла беда.

После того как у сестры отнялись ноги, жизнь стала восприниматься иначе. Это событие повлияло на жизнь нашей семьи и на нас, детей. Не будь его, наша судьба, может быть, складывалась бы по-другому. Мы с братом и раньше не просили ни игрушек, ни новой одежды. Теперь вообще не позволяли себе этого.

Зима 1955/1956 года ничем не отличалось от предыдущей. Те же пурги и детские забавы. Только в эту зиму не так одиноки были родители. Еще летом в Петропавловск из Литвы приехала полукровная сестра отца Наталья Фоминична. Как понял из разговоров взрослых, в Литве она работала в системе КГБ (секретаршей или делопроизводителем), и ее стали вербовать "зеленые братья". Она отказалась с ними сотрудничать, и те стали угрожать ей расправой. Ее начальники предложили ей уехать куда захочет. Она выбрала Петропавловск-Камчатский, к брату. Теперь Наталья Фоминична часто приходила в гости. Родители сдружились с соседями через дом, и порой посиделки проходили у нас. Играли в лото и карты. В очень редких случаях с выпивкой. Пели старинные песни.

В то время женщины повально занимались вышиванием болгарским крестиком и гладью. Помню: пяльцы, канва, разноцветные нитки мулине постоянно были в руках мамы. За мулине в магазинах стояли большие очереди. Из толстых ниток "ирис" крючком вязали салфетки и половички. Квартиры были маленькие, и невольно приходилось слышать разговоры. При случае женщины вели беседу о вышивке и показывали друг другу свои изделия. Говорили и о тканях. Тогда на слуху были крепдешин, креп-жоржет, драп и бостон.

Мама, когда вышивала, пела вполголоса старинные русские песни.

Заправка кроватей с никелированными спинками была тогда непростой и требовала умения. Мало было набросить на нее покрывало. Вначале укладывался подзор — полотно с кружевами с одной стороны, так чтобы они ровно висели над полом. Только потом покрывало. Взбитые подушки обязательно укладывались на кровати пирамидкой и накрывались кружевной накидкой. Ценились перины и кровати с панцирной сеткой.

Тогда почему-то модным было выращивать фикусы. Даже в маленьких комнатках, где повернуться было почти невозможно, держали большие, как деревья, фикусы. Они росли в бочках.

Вместо полок в доме были этажерки. На них стояли немногочисленные книги, слоники и висели кружевные салфетки. У некоторых в доме имелся комод.

У нас фикуса, этажерки и комода не было. Зато был большой кованый сундук. В нем мама хранила постельное белье и свои вещи.

Как и в 1955 году, в мае 1956 года Зоя Владимировна организовала для класса экскурсию. На этот раз — на городской пищекомбинат. Экскурсию проводила родительница ученика нашего класса. Пищекомбинат находился на КП, справа в начале дороги на улицу Ключевскую²⁷. Из всего, что рассказывали, запомнил, что комбинат выпускал пряники, печенье, газводу и пиво. Последний продукт запомнил из-за больших, под потолок цеха емкостей, в которых он зрел, и из-за запаха распаренного солода. Перед уходом с комбината нас угостили пряниками.

Теперь в школу ходил, немного сокращая путь. Шел по обочине дороги до нынешней остановки "Краевая больница", а дальше сворачивал влево, продвигался между складом и двумя бараками²⁸.

Еще зимой подружился с одноклассником Славой Стародубцевым. Выходили из школы вместе и о чем-то болтали. Порой подходили к бараку, где он жил. Шли мимо хозяйственного магазина (он был правее автобусной остановки "Комсомольская площадь" в сторону центра города) и маленькой парикмахерской за ним. Барак Славы был за большим, не так давно построенным трехэтажным каменным зданием на Ключевской, 56²⁹. Бараков там стояло несколько рядов — от Ключевской улицы вниз до Микояновской. Около каждого барака находилась уборная (туалетом стали называть значительно позже) с помойкой, и вонь от них разносилась на всю округу.

Однажды был у Славы в гостях. Живший в двухквартирном доме, я не знал барачной жизни (через два месяца наша семья переехала в барак) и с любопытством разглядывал строй примусов, керосинок и керогазов в длинном полутемном коридоре. Большинство из них горело, и на них гнездились кастрюли и сковородки, в которых что-то булькало и шипело. В помещении стоял смрад. Пахло гарью и дымом, керосином, борщом, жареным мясом и рыбой одновременно. Некоторые хозяйки стояли у своих кастрюль и сковородок. Было предобеденное время. Двери вели в однокомнатные квартиры. В них жило столько народу, сколько хватало места на полу, чтобы спать. От одного до пяти-восьми человек! Большинство жителей Петропавловска-Камчатского десятилетиями жили в таких диких условиях.

Семья Стародубцевых была в сборе и готовилась к обеду. Я тут же развернулся, чтобы уйти, но мама Славы не отпустила меня и пригласила за стол. На обед были пельмени. За едой искоса рассматривал обстановку в комнате. Отметил, что у нас нет приемника с проигрывателем и стульев. Как нет этажерки с книгами, ковра, штор на окне и слоников на полке. Мы жили беднее. У нас был простой стол в комнате и кухонный на кухне. Вместо штор занавески. Имелось пять табуреток и три кровати. Мы с братом спали вместе.

У Славы был младший брат. За столом все разговаривали, смеялись. Когда расправились с пельменями, Славина мама спросила, кому попал "счастливчик".

"Мне!" — закричал радостный и, видимо, ждавший этого вопроса брат Славы и показал копейку.

Все дружно поздравили его с этим счастьем. Такая шутка, когда в пельмень вместо мяса закладывается что-то иное, мне была незнакома. Кому попал — тот счастливчик. Дома я поделился этим открытием с мамой, и она тоже стала так делать.

Отец Славы работал кем-то в порту и однажды взял нас со Славой на катер. Мы прокатились до Тарьи, что была на той стороне Авачинской губы. Еще Славин отец строил дом на склоне Петровской сопки³⁰ — выше поворота на улицу Набережную в районе нынешнего стадиона "Спартак" — и сделал нам из дощечек кораблики. Мы пускали их в Култучном озере.

В течение лета мы с братом несколько раз ходили с отцом на рыбалку. Рыбу ловили во внутренней бухточке в центре Петропавловска — в так называемом ковше. К нему подходили со стороны строившегося на бывшей косе городского холодильника. В ковше почти не было рыболовных судов. Мы забирались на стоявшую у берега баржу и с нее ловили удочками из бамбука. В основном попадались навага и бычки.

В одну из таких рыбалок неожиданно пошел вулканический пепел. Как позже узнали, он был из вулкана Безымянного, который извергался³¹.

В 1955–1956 годах в окрестности, где был наш дом, никакого строительства не велось, не считая здания областной больницы. Трехэтажное здание было одно, о котором уже писал. В районе Мангруппы было около десяти двухэтажных домов по улице Максутова (они стоят до сих пор), в районе нынешнего рынка на КП — одно каменное, построенное в 1953 году (в нем сейчас поликлиника УФСБ по Камчатскому краю), а другое деревянное, почти напротив военторга. По нечетной стороне Микояновской улицы один двухэтажный дом стоял напротив хлебосухарного завода, а второй — у нынешней автобусной остановки "Краевая больница". За ним был еще один двухэтажный дом. Остальные были одноэтажные дома индивидуальной застройки с приусадебными участками и государственные, двухквартирные. Район АКО мне был знаком плохо.

¹ Мои родители: Пирагис Петр Антонович (1924–1998), Пирагис (в девичестве Горченкова) Любовь Алексеевна (1921–1986). Отцу шел в год приезда на Камчатку 31-й год, а маме — 33-й. Только сейчас понимаешь, какими молодыми они тогда были!

² То были Зеркальная и Петровская сопки. Их названия узнал значительно позже.

³ С переездом школы № 15 в новое здание в 1960-е годы в старом помещении стало размещаться Камчатское музыкальное училище.

⁴ В 1957 году Микояновская переименована в улицу Ленинградскую.

⁵ Хлебосухарный завод стали строить в 1937 году. В 1942 году в его недостроенном корпусе размещалось общежитие строителей Петропавловского торгового порта. Вступил в действие в 1948 году. Здание снесено в 1979 году.

⁶ За этим районом закрепилось название "КП". Так называли его и после ликвидации контрольно-пропускного пункта. Чтобы как-то оправдать такое имя району, в 1962 году назвали его "Комсомольская площадь".

⁷ До второй половины 1940-х годов в Петропавловске-Камчатском были грунтовые дороги, которые размывало, и их полотно углублялось в землю. Только улица Ленинская была гравийной.

⁸ Это были американские "студебеккеры" и "доджики", которые поставлялись в СССР по ленд-лизу в годы Великой Отечественной войны. Часть грузов шла через петропавловские порты, и кое-что доставалось Камчатке, в том числе и автомобили.

⁹ Котлован был вырыт под главный корпус Камчатской областной больницы, строительство которой началось в 1955 году.

¹⁰ Практически я был при смерти, и пенициллин Чолокянов спас мне жизнь. В конце 1990-х годов в архиве управления внутренних дел Камчатской области случайно натолкнулся на фамилию Чолокян. Арам Минасович Чолокян, майор медицинской службы. Спасибо ему и его супруге.

¹¹ Землетрясение и последующее цунами, произошедшие на Камчатке и Курильских островах 4 ноября 1952 года. В результате землетрясения были разрушения, а цунами смыло город Северо-Курильск и ряд населенных пунктов на полуострове Камчатка. Были многочисленные жертвы.

¹² В 1980-х годах я узнал, что Александр Степанович Купчишин был пограничником и в 1930-е служил на Чукотке. Участвовал в спасении челюскинцев, за что был награжден именным боевым оружием.

¹³ Сейчас мало кто знает и помнит, что трофейные японские боеприпасы после Курильской десантной операции в августе 1945 года были свезены с островов в район 9-го километра Елизовского шоссе для хранения и утилизации. В 1955 году охранение было снято.

¹⁴ Магазин № 3 стоял рядом с нынешней ДЮСШОР, В магазине тогда были продуктовый и промышленные отделы вместе. Здание снесено в начале XXI века.

¹⁵ Так называли в то время бывший поселок Акционерного Камчатского общества (1927–1945). Поселок стал строиться на западном берегу Култучного озера и склоне Мишенной сопки в 1930 году.

¹⁶ В те годы по дороге на судоремонтную верфь от Дома офицеров флота районы назывались: "Красная сопка", "Водников", "Богородское озеро", "СРВ".

¹⁷ Года через два появились двухдверные автобусы большей вместимости. Нижняя часть их была выкрашена в красный цвет, остальная, вместе с крышей, — в желтый. С появлением этих автобусов очередь на них перестали соблюдать.

¹⁸ Аковская баня стояла на берегу Култучного озера, напротив нынешнего здания ДЮСШОР; городская — на месте здания правительства Камчатского края.

¹⁹ Новые рыболовные траулеры "Капитан Закхеев" и "Механик Лесовой", поступившие в траловый флот в первой половине 1950-х годов, получили имена капитана рыболовного траулера "Восток" Сергея Леонидовича Закхеева и механика этого же траулера Александра Ивановича Лесового. Экипаж траулера "Восток" погиб в Авачинском заливе 14 января 1952 года.

²⁰ Считаю, что мне повезло в жизни — узнать историю Петропавловска-Камчатского в детском возрасте. Потом, учась в школах № 30 и № 7, от учителей не приходилось слышать рассказов о городе.

²¹ Каменноберезовый лес, в котором стояло поселение на берегу Петропавловского ковша, был спален в печках еще в бытность начальника Камчатки П. И. Рикорда. Не зря же он в свое правление (1817–1822) заложил у своего дома парк из тополя. Преемники Рикорда поддерживали парк, и только в начале 1950-х годов остатки вековых тополей уничтожили. Часть аллеи была в районе лестницы с улицы Ленинской на Советскую около бывшего ГУМа.

²² Блоки были размером 50 × 60 × 100 сантиметров. Потом из таких же блоков были построены административное здание УТРФ и общежитие мореходного училища.

²³ Пучка — борщевик шерстистый, сладкая трава. Для еды употреблялся ствол с бутоном соцветий. Неочищенный, он горький. А если плохо очистить, то можно получить ожог от выделяемого белого сока.

²⁴ Место для городского кладбища на 4-м километре было определено решением Петропавловского горисполкома в 1937 году. Кладбище было закрыто в конце 1950-х — начале 1960-х годов.

²⁵ Карьер действовал в 1940–1950-х годах. Его производительность была 1 тысяча кубометров бутового камня и щебня в месяц. От него получила имя улица Карьерная.

²⁶ Школа № 14 размещалась в бараке на повороте с улицы Ленинградской на Озерновскую косу, справа по дороге в центр города.

²⁷ С 1939 года по 1947 год в этом здании находилась пекарня АКО, затем Петропавловский пищекомбинат, завод пивобезалкогольных напитков.

²⁸ То были бывшие зэковские бараки стоявшей на этом месте в 1930–1950-х годах исправительно-трудовой колонии № 7. Сейчас на этой территории медицинское училище и комплекс зданий краевой больницы.

²⁹ Это было одно из четырех-пяти трехэтажных зданий в Петропавловске в тот период. Его возвели примерно в 1952 году. На первом этаже находился универмаг и 2-е отделение милиции, обслуживавшее северную часть города. Потом на месте милиции размещалась почта.

³⁰ Там в начале 1950-х годов стали строиться частные дома. В 1951 году вновь образованная улица была названа именем И. Д. Папанина, известного полярного исследователя, во время Великой Отечественной войны со специальной комиссией побывавшего в Петропавловске-Камчатском. В декабре 1957 года была переименована в улицу Дежнева.

³¹ Одно из извержений вулкана Безымянного. Вулкан стал извергаться с 22 октября 1955 года. Катастрофическое извержение Безымянного произошло 30 марта 1956 года.

А. П. Пирагис, Петропавловск-Камчатский,
октябрь 2010 года.